Театр: Московский театр «Эрмитаж»
Автор: Василий Гроссман
Композиция и постановка: Николай Шейко
Роли исполняют: Александра Ислентьева, Сергей Щепачев
«У меня актриса есть очень хорошая, Аля Ислентьева. Она, к сожалению, очень мало играет в театре, и занимается, так называемой, чтецкой деятельностью. Время от времени она со своим прекрасным вкусом и своим прекрасным мужем, Николаем Михайловичем Шейко, добывает высокохудожественные произведения и читает их. Аля показала мне монолог из Гроссмана, из «Жизни и Судьбы». Монолог матери, которую угнали в гетто, на уничтожение, и она пишет письма сыну.
Забегая вперёд, скажу – мать Гроссмана тоже погибла, и всю жизнь Гроссман сочинял письма к расстрелянной немцами маме. Он с ней переписывался до конца жизни. Это интересно, хотя трагично до предела.
И вот Александра Ислентьева прочитала мне этот монолог. Прочитала так прекрасно, что я подумал, что это основание для спектакля, правда очень маленького. Тогда я стал вокруг этого что-то сочинять, сочинять, небывалое. Про еврейский народ, про горе, про эту ситуацию. Что-то писал, интермедии какие-то невероятные. А потом подумал: «Достаточно Гроссмана и этого монолога. Достаточно этого простого и мощного слова».
Я сам не стал ставить — надо было сделать спектакль из этого литературного чтения Али Ислентьевой. И я попросил её мужа. Почему я сам не стал ставить? Ну, мне казалось, что человек другой национальности должен поставить спектакль о евреях в нашем театре. Я совершенно не стыжусь своей национальности, я говорю о ней много, но мне нравилась эта идея. И Николай Михайлович согласился поставить такой спектакль. Я предложил внести туда одно или два письма сына маме. Маме уже расстрелянной. Гроссман всё время говорил: «Я хочу увидеть человека, который последним видел мою мать. Того, кто в неё стрелял. Я хочу поговорить с ним, расспросить о ней». Невероятно. Это трагическое мировосприятие Гроссмана вообще ни с чем не сравнимо в русской литературе.
Вот так возник этот спектакль. Кроме всего прочего, на волне увлечения Гроссманом, мы сделали вечер памяти Гроссмана в нашем театре, с огромным количеством выдающихся участников. Таких, как Владимир Войнович, Василий Аксёнов, Ирина Барметова. Мы делали его силами организации «Холокоста», которую возглавляет Алла Гербер, журнала «Октябрь» и, я не помню, может быть, союза писателей. Семья Гроссмана во всю помогала нам. Это был большой, громадный вечер, после которого был вот этот самый спектакль. После или до — тоже не могу сейчас точно сказать, но был.
Скажу вам честно, мне хотелось такую жестокую вещь предпринять в связи с этим спектаклем. Мне хотелось освободить от стульев зал, чтобы люди стояли и смотрели его. В конце концов это недолго. Пусть сидят только старики. Пусть стоя это смотрят, понимаете? Сидеть и смотреть на это и ещё, может быть, заниматься чем-нибудь недостойным этой темы, этого спектакля, мне казалось неправильным. Но в итоге все сидят, все смотрят, и всем очень и очень нравится.
Что сказать вам о самом Василии Гроссмане? Трагический человек. Несчастный или счастливый — не могу сформулировать. Счастливый, потому что делал, особенно в последние годы, только то, что хотел. Писал, как хотел. Человек с арестованным любимым романом, с романом, который как бы исчез. Можно себе это представить? Писать полжизни лучшую книгу свою, и вдруг её арестовывают. И её уничтожают. Фактически всё, вплоть до черновиков. И у нас в фойе висели две фотографии. Одна – Гроссман в военной шинели, по-моему даже в Берлине, на фоне Рейхстага, если не ошибаюсь. Гроссман такой бравый, уже прошел войну. А другая – Гроссман, сидящий на скамейке, за полгода до смерти (семья дала), раковая опухоль. В общем, всё как полагается великому русскому писателю. Судьба великого русского писателя. Абсолютно типичная. Но надо её заслужить.
Так что, смотрите этот спектакль. Ещё раз послушайте этот текст. Мы не претендовали на решение всего романа. Нам оказалось достаточно трагического монолога матери Гроссмана.»