Театр: Академический Малый Драматический Театр
Режиссёр: Лев Додин
По тетралогии: Фёдора Абрамова «Пряслины»
В ролях: Наталья Акимова, Наталья Фоменко, Татьяна Шестакова, Петр Семак, Сергей Власов, Игорь Скляр, Игорь Иванов
«К Спектаклю «Братья и Сестры» Малого Драматического Театра употребляли все возможные большие эпитеты: великий спектакль, легендарный спектакль, грандиозный спектакль, эпопея, русская Махабхарата, спектакль-событие, спектакль-свершение. За 25 лет существования этот спектакль объездил практически весь мир, снимая границы. Беды и боли деревни Пекашино оказались понятны нашим шахтерам и жителям новой Зеландии, или Америки, или французским буржуазным дамам, или японцам.
Говорить о великом спектакле всегда трудно, потому что тянет на пафос, а это очень не пафосный спектакль. Очень тянет на сентиментальность, а этот спектакль очень трезвый. Поэзия этого спектакля действительно рождается из правды, и путь к этой правде был довольно долог.
Первый набросок возник еще в студенческие годы, курс Додина и Кацмана, когда решили ставить Федора Абрамова. Первая мысль — пойти к писателю. Выбрали самых красивых девушек курса, отправили к Федору Абрамову, и тот буквально спустил их с лестницы. То есть увидев тонконогих горожанок с накрашенными губами на высоких каблуках и представив, что они будут играть его односельчан, Абрамов топал ногами, кричал: «Никогда! Пошли вон!». Было решено не отступать. Поедем в деревню без спросу, сами.
Купили билеты, и группа студентов во главе с Додиным доехали до Архангельска. А потом на вокзале долго искали в железнодорожном расписании электричку на Пекашино. Они тогда даже не знали, что деревня Абрамова называется Веркола. К счастью, как раз в Архангельском Райкоме комсомола оказался продвинутый секретарь, который объяснил, что это Веркола. Электрички туда не ходят и поезда тоже, добираться надо на перекладных. Поэтому на электричке, на машине, на попутке, на телеге добрались до Верколы и остались там на долгие недели.
Вставали с рассветом, косили, пахали, доили коров, гуляли по деревне, разговаривали с мужиками и бабами, слушали говор. Потом педагог Валерий Галендеев определит, что в Верколе было несколько разных говоров, и создаст тот неповторимый говор Пекашино, который возникнет на сцене.
Только через несколько недель Абрамов, убедившись в серьёзности приезжих, сам заговорил с Львом Абрамовичем на улице. Завязалась долгая дружба. В жизни Абрамова появился человек, которого он называет одним из самых главных для себя.
По мысли Додина: театр говорит чужими словами. Вот, словами Малого Драматического Театра стала речь Федора Абрамова. О том, как полезно было студентам косить и доить, учиться завязывать правильно платки, резать хлеб довольно много написано. Гораздо меньше задумываются о том, насколько было полезным и важным прямое общение с большим писателем. Абрамовская тетралогия, которую он писал двадцать лет, в сущности автобиографическое произведение. Это действительно высказывания писателя о себе, о своем народе, о своей земле и пути.
Не хочется называть их персонажами, не хочется называть их героями, но путь к людям Пекашино для актеров Малого Драматического Театра, мне кажется, шел через личность автора. Звук Абрамова настраивал студентов, настраивал Додина. Не зная этого, они в сущности на всю жизнь восприняли нравственный кодекс, который нес в себе Абрамов, его темы, его проблемы. Дальше весь Малый Драматический Театр вырастал как раз из этого корня.
В 1983 году, весной, Абрамова не стало, Додин рассказывает как были похороны, как он стоял с ребятами. И в эту минуту вдруг ощутил долг, потребность, необходимость сделать уже «Братья и Сестры» в театре, уже полный сценический вариант спектакля. Это был для него очень сложный момент. Он стоял на распутье: ему предложили стать художественным руководителем Малого Драматического, и при этом звал во МХАТ Олег Ефремов. Представить, что человек мог вообще выбирать между областным маленьким Малым Драматическим Театром и МХАТом времен Олега Николаевича Ефремова почти невозможно. Но вот в ту минуту Додин колебался в течение сезона. Но на похоронах он понял: да, Малый Драматический Театр, Федор Абрамов, «Братья и Сестры». Этот спектакль заложил судьбу.
Художником был позван Эдуард Кочергин, наверное, лучший знаток русской деревни. Человек, который долгие годы в течение десятков лет на все лето уезжал бродить по северу, зарисовывал избы, зарисовывал коньки, наличники. И опять же создавая образ Пекашино на сцене, был долек от этнографии. Кочергин рисовал ту Россию, которую любил. Ту Россию, которой уже нет, ту Россию, которая была на сцене представлена, как деревянный плот. Деревянный плот, который может стать всем: стеной деревенского дома, экраном, полем, на которое бросают рис. И рис здесь играет роль пшена. Одна из сильнейших сцен спектакля «Бабы на посеве»: все ушли и бабы, которые кидают в эту землю зерно.
И ты в зале просто понимаешь, что вот оно — прозрение, когда ты присутствуешь при сердцевине чего-то самого главного, что завязывает в тебе чувства родины, России, выразителем которой, как говорил Блок, можно считать как раз певцов деревни. Он это относил к Некрасову, думаю, что это можно относить и к Абрамову.
Додин строил спектакль, как строят действительно полифоническое произведение. То есть рваные, плавные ритмы, неожиданные переходы монтажных сцен, какой-то миллиметраж режиссуры в решении каждой секунды сценического действия. И при всем этом, как я считаю, высший пилотаж режиссёра, мастера в том, что ни на одну минуту в зрительном зале у тебя не возникает ощущение как это сделано. Тебе просто не до этого. Ты просто следишь за жизнью этих людей, поскольку на сцену выходит толпа этих деревенских баб и мужиков. И каждый из них действительно существует здесь и теперь. И ты ощущаешь с этими людьми совсем не чувства зрителя и актера. Это совсем другая общность. Может быть именно поэтому спектакль так воспринимается.
Игорь Скляр, который 25 лет играет роль без слов, роль, где есть тока мычание, роль, про которую Питер Брук сказал, что это высшее сценическое создание. Его нельзя в этой роли заменить. И Наталья Акимова, Лиска, светлая душа Пекашино, и Татьяна Шестакова, председатель. И Сергей Власов. И конечно Мишка, Михаил Пряслин. Петр Симак играет его. Актеры, которые играют в театре и в спектакле до сих пор взрослеют.
Там есть прекрасная реплика, когда Пряслин сообщает, что ему 18 лет. И актер периодически приходит к Льву Абрамовичу, говорит: «Я уже не могу». Он это говорил, когда ему было 30, и когда ему было 40, и когда ему исполнилось 50. «Но как я могу сказать со сцены, что мне восемнадцать лет?». Иногда он эту реплику вычеркивал, не произносил. Иногда выходил, произносил и слышал из зала: «Не, все-таки 25 наверное. А впрочем неважно». Действительно, через 10-15 минут начала спектакля становится неважно, сколько этим людям лет, потому что это живые люди, живые проблемы, живые события. Спектакль, который воспринимается всегда и везде.
Я его смотрела в очень многих местах. Абсолютно одинаковый. Это очень странно, когда действительно в каком нибудь шахтерском поселке люди приходят. И я даже в некотором ужасе, поскольку это идут работяги, мужики, которых женщины затащили в театр, чтобы отвлечься. И они ждут, что сейчас споют, станцуют, будет весело. И с этим настроем они приходят на спектакль, а на антракте уже утирают слезы. Им уже не кажется, что надо куда-то уйти, а наоборот хочется, чтобы это длилось и длилось.
Или московская публика, искушенная, привыкшая к совсем другому театру. Казалось бы, за 25 лет изменилось лицо театра. Но я помню, как в их последний приезд рядом со мной сидел латышский режиссер, который смотрел на сцену, а потом смотрел по сторонам, оглядывался на зрительные залы, когда кончился спектакль. Зал не просто встал, а встали все и сразу, не по очереди. Это «спасибо», и эти рыдающие люди вокруг. Он оглянулся и сказал: «А что происходит? Я никогда такого не видел. Это, наверное, для вас не просто театр».
Наверное, действительно «Братья и Сестры» уже перешагнули категорию театрального спектакля. Выросло целое поколение, для которого это какое-то событие из жизни. Поколение людей, которые студентами, школьниками ездили сами на спектакль, сейчас уже водят своих детей, чтобы они тоже успели, поймали, причастились. Каждый год ведущие актеры приходят к Льву Абрамовичу и говорят: «А может все-таки уже снимем, может все-таки уже пора?» И каждый год Абрамович говорит: «Давайте еще немножко». Пока стоит Пекашино, пока все это ставят на сцене Малого драматического, стоит театр, если говорить пафосно, то стоит и Россия».
Ольга Егошина
театральный критик